Согласно отчету Deloitte, в 2018 году продолжится рост числа слияний и поглощений, а главным драйвером этого процесса станет приобретение технологий. Быстро построить высокотехнологичный бизнес, чтобы его продать, — это одна из эффективных моделей бизнеса. Так работает, например, венчуростроительная компания «Техноспарк», ежегодно запускающая десяток стартапов. Генеральный директор и один из частных акционеров «Техноcпарка» Денис Ковалевич называет такой подход конвейером, он освобождает предпринимателей от необходимости наступать на одни и те же грабли по нескольку раз и позволяет им сверхинтенсивно накапливать опыт. Денис Ковалевич рассказал Inc., как построить бизнес в hardware-индустрии, вкладывая миллионы рублей, а не долларов, зачем на маленьком рынке глобальные амбиции и почему конвейеру инноваций нужны люди, готовые заниматься предпринимательством.

Конвейер знаний и бизнесов

Мы не акселератор и не инкубатор — мы строим бизнес. Акселератор — это, по сути, университет: его базовая задача — обучать людей через проекты (как в MBA, когда разбирают кейсы). Для нас обучение — лишь дополнительный эффект.

Мы не ждем гениальных предпринимателей с гениальными идеями. Мы организуем работу с теми, кто готов и хочет заниматься именно предпринимательским трудом. Каждый год мы создаем полтора десятка новых компаний и открываем несколько десятков предпринимательских позиций.

Наша технология — не воронка, а конвейер. Воронка — это подход традиционных венчурных фондов. Каждый из них получает тысячи заявок на инвестиции, отсматривает сотни стартапов вживую, инвестирует в десяток из них и через 7-10 лет продает несколько по всерхвысокой цене, а остальные списывает. Такой бизнес нормально существует только в местах с неиссякаемым притоком человеческого капитала и десятками тысяч новых стартапов в год. Мы в России не можем на это рассчитывать и должны строить свой бизнес по-другому. Из 100 компаний, которые мы запустили за прошедшие 5 лет, 10 — уже имеют растущую контрактную выручку или продающийся продукт, это наиболее готовые к продаже компании, и они будут проданы в ближайшие годы. Следующие 30 — мы их называем «кандидатами» — на всех парах разрабатывают свои продукты, большую часть из них мы в ближайшие год-два переведем в группу лидеров. За ними — 60 совсем молодых стартапов, в которых мы только начинаем регулярную деятельность. Ежегодно часть компаний из третьей группы становятся «кандидатами», а мы запускаем еще 10-15 стартапов-новичков.

В России считается, что конвейер превращает людей в нелюдей, а я считаю — что все наоборот. Когда Генри Форд создал автомобильный конвейер, он кратно повысил производительность труда и поэтому мог платить своим работникам больше, чем другие компании. Еще важнее то, что конвейер дал работу людям, не владеющим секретами мастерства, — те, кто не имел специального образования, но хотел трудиться, получил шанс. Мы делаем то же самое с предпринимательством — открываем доступ к строительству технологических компаний для тех людей, которые способны к упорному труду, но не держат себя за прирожденных гениев бизнеса.

Зачем начинающим предпринимателям терять годы жизни на майнинг знаний, необходимых для достойного старта нового бизнеса? Мы строим компании в дюжине новых индустрий и поэтому тратим совокупно сотни тысяч часов в год на анализ рынков и технологий. Ни один отдельно взятый новичок не сможет догнать и перегнать нас — но, открывая новые стартапы, мы даем предпринимателям возможность встать сразу на первую ступеньку, а не бежать вдогонку за поездом.

Что такое «Техноспарк»

Компания создана в 2012 году группой предпринимателей и Фондом инфраструктурных и образовательных программ (входит в Группу РОСНАНО) для массового создания технологических стартапов в hardware-индустриях. «Техноспарк» не является инкубатором и не выдает гранты, но сам строит с нуля новые технологические бизнесы. На сегодняшний день на площадке в Троицке одновременно выращивает более 100 компаний, которые занимаются разработками и производством высокотехнологичных продуктов и услуг — от логистических роботов до солнечных крыш. В начале мая «Техноспарк» с партнерами из сети нанотехнологических центров (Саранск, Ульяновск, Санкт-Петербург, Новосибирск и Томск) объявил о программе «Бизнес-дебют 2018-2019 » — масштабном наборе молодых предпринимателей в новые стартапы и 10-месячной «боевой» практике в условиях реального бизнеса. Дебютанты займут позиции строителей бизнесов в 100 новых технологических компаниях, созданных «Техноспарком» и сетью наноцентров. В каждый стартап будет вложен 1 млн рублей инвестиций на создание его первого продукта и на зарплату дебютантам. Те из них, кто за 10 месяцев добьется очевидных результатов, смогут стать cоакционерами стартапа.

Маленький рынок — большие амбиции

Несмотря на большие вложения, российские научные разработки почти не подлежат монетизации, — причина в том, что задания на разработку ставят ученые, а не предприниматели. Например, первые 2-3 года мы очень сильно увлекались лазерами: Троицк — чуть ли не самый «лазерный» город страны, здесь три десятка научных групп, которые занимаются этой темой. Мы думали — это Клондайк! Точно найдется что-то для бизнеса! Но из старого задела нашелся только один достойный бизнес — лазеры в офтальмологии.

Мы регулярно покупаем и переносим в Россию глобальные технологии. Даже несмотря на санкции. Осенью 2014 года в пик внешнеполитического кризиса мы договорились с нашими бельгийскими и голландскими R&D-партнерами о вхождении одной из наших компаний в число владельцев пакета передовых технологий по интегрированной в поверхности фотовольтаике. Сегодня мы делаем совместные продукты с использованием этой интеллектуальной собственности с несколькими крупными российскими компаниями и готовимся к строительству первого производства солнечных крыш.

Россия — небольшой по мировым меркам технологический рынок, поэтому любая амбициозная компания здесь обязана быть глобальной

В одной только Калифорнии технологических компаний, которые покупают продукты других технологических компаний, на порядок больше, чем в России. Но это лишь заставляет нас сразу строить экспортно ориентированные бизнесы. Например, у нас есть компания, которая занимается разработкой и производством логистических роботов (это такие самодвижущиеся тележки, которые ездят по складским помещениям, перевозят грузы и заменяют людей), — у нее производство и в России, и в северной Европе. И здесь, и там есть свои преимущества: в России дешевле рабочая сила и некоторые другие статьи расходов, в Европе — лучше развиты контрактная инфраструктура и на порядок больше клиентов на квадратный километр.

Нам никогда не будут интересны криптовалюты, медиа, соцсети, финтех — чисто IT- решения: там сосредоточено 75% всех новых компаний в мире и конкуренция в тысячу раз выше, чем в оставшихся 25%. Если я делаю роботов — я знаю всех своих конкурентов. А если бы делал соцсеть, то конкурентов у меня были бы тысячи — знать их всех я не могу. Не зная свою нишу досконально, невозможно быть успешным.

В любой индустрии есть куча пустых ниш и проблем, которые никто не решает, — чтобы их увидеть, надо быть очень «в теме». Например, 1,5 года назад наша биотехнологическая группа сделала стартап, который создает технологию экспресс-диагностики скважинных вод для нефтяной отрасли. Суть в следующем: чем старее скважина, тем больше в ее водах бактерий, портящих оборудование. Для подавления бактерий нужна регулярная диагностика — сегодня она занимает больше недели, поскольку делается в специальных лабораториях, а значит эти недели и месяцы оборудование интенсивно портится. Мы разрабатываем решение для диагностики прямо на скважине. «С улицы» эту проблему — и шанс для бизнеса — не увидеть.

Бизнес можно построить только на тех технологиях, которые позволяют снизить себестоимость продукта. Например, за последние 10 лет в несколько раз снизилась стоимость металлической 3D-печати и ускорились процессы моделирования и 3D-проектирования, — это позволило нам создать компанию TENmedprint , которая печатает индивидуальные титановые эндопротезы. Если не знать достоверно, в какой мере конкретная технология готова к индустриальному использованию и сколько нужно в нее еще вложить, невозможно сделать предпринимательский расчет.

Построй компанию — продай компанию

Мы строим десятки компаний параллельно, чтобы по мере готовности продавать их. Посмотрите статистику M&A сделок в мире — их число растет каждый год на десятки процентов. И хотя этот рынок еще достаточно молод, уже можно с уверенностью сказать, что технологические стартапы — супер-востребованный товар. «Техноспарк» и сеть наноцентров за последние 2 года продали несколько десятков технологических стартапов. Это были молодые компании, созданные нами в Новосибирске, Томске, Ульяновске, Казани, Саранске, Троицке, Дубне, Петербурге. Молодые, но уже получившие оценку покупателей. Например, компанию NCL, которая делает лазерный медицинский перфоратор, выкупили наши партнеры и соинвесторы, которые вложились в нее еще на старте.

Наши основные клиенты — растущие корпорации: для них покупка стартапов — один из самых эффективных инструментов развития. Вместо того чтобы самим строить новый технологический бизнес, гораздо выгоднее купить компанию, которую вырастил предприниматель.

Наши инвестиционные возможности всегда были достаточно скромными — поэтому мы придумали, как строить hardware-стартапы за миллионы рублей, а не за миллионы долларов. Сколько времени нужно, чтобы построить с нуля стóящий бизнес в hardware индустриях? 15-20 лет. Наша цель — сократить этот период вдвое. Если это сделать, то одновременно сократиться в несколько раз и размер инвестиций. По уровню сложности это как сократить срок сооружения атомной станции с 8 лет до 48 месяцев.

Время — единственный невосполнимый, а поэтому и самый монетизируемый ресурс. Даже если ты не собираешься продавать свою компанию, сегодняшняя ее стоимость — это ровно столько, сколько готов заплатить потенциальный покупатель. Сколько времени сэкономит ему эта покупка — год, пять или десять лет, — столько он и заплатит.

По итогам комментариев я решил разобраться поподробней, написал письмо на сайт. Оперативно получил ответ и предложение о встрече от Дениса Ковалевича, исполнительного директора кластера ядерных технологий Сколково (был до 15 июля) и одного из драйверов идеи. Денис и Руслан Титов, отвечающий в Роснано за сеть технологических центров, рассказали мне о том, как устроен IMEC, о взаимодействии с ними Троицкого нанотехнологического центра, о международной кооперации и ее развитии, российских научных и технологических командах.

О знакомстве с IMEC

Денис Ковалевич: 4 года я был ответственным за инновационную программу в Росатоме. Одной из задач был поиск нового применения технологиям, используемым в ядерной индустрии. В частности, радиационным технологиям — технологиям управления излучением разных источников — лазерных, ускорительных, плазменных и так далее. Все больше производств начинают серьезно зависеть от этого типа технологий. С излучением активно работают, например, в медицине: рентген, томографы, ускорители. Для развития подобных технологий два года назад был основан ядерный кластер в Сколково.

И вот пример — почти половина процессов в производстве электроники, это работа с излучением — плазма и лазеры — поэтому в кластере мы собрали несколько проектов в микроэлектронике: http://www.nanotech-active.ru/ , http://community.sk.ru/net/1120130 , http://community.sk.ru/net/1110065 .

Год назад начались активные контакты с IMEC . Мы изучали, как они устроены, как развиваются. Выяснилось, что в микроэлектронике это самый большой центр коммуникации, ничего подобного по количеству активных партнеров больше нигде нет.

Георгий Мельников: А Олбани?

Руслан Титов: IMEC силен независимостью от участников рынка. В Бельгии не было индустрии, поэтому её и выбрали, чтобы это был и остается некэптивный центр. Индустрия так решила, а бельгийцы профинансировали создание центра. Олбани действительно конкурент в плане модели, но это неудачная попытка IBM скопировать опыт IMEC. Американцам не удалось собрать широкой кооперации, они сильно меньше.

Д.К.: Мы пытаемся повторить логику развития IMEC — собираем капитальные инвестиции, рассчитывая найти прикладные задачи. Первая инфраструктура IMEC в нынешних ценах стоила 65млн Евро. Это не настолько заоблачный по деньгам проект, мы планируем проект масштабом 150млн. При этом можем получить в России кусок мировой кооперации в наукоемкой индустрии. То, чего сейчас почти нет — не экспорт мозгов, а импорт задач. Да и импорт мозгов, если на то пошло.

IMEC также активен в новых направлениях электроники — медицине, биоэлектронике, телекоме. Например, персональная медицина. IMEC разрабатывает модели датчиков для считывания десятков разных показаний человека по мере его жизни. Одно из очевидных требований к таким приборам — сверхнизкое потребление энергии, поскольку менять встроенный в датчик для смены аккумулятора, как вы понимаете, часто нельзя.

Влезть в оформленную кооперацию вокруг той же литографии можно только с прорывной технологией. Другое дело — участие в новых темах, где появляется сотня новых компаний в год. Это — посильная задача.

Нами была поставлена цель выработать модель, по которой IMEC будет интересно работать с русскими партнерами. Троицкий наноцентр платит IMEC, чтобы он выделил направления, на которых в перспективе 5-10 лет будет происходить развитие и потребуются новые партнеры, поскольку за счет своего опыта и коммуникации бельгийцы понимают, что будет завтра и послезавтра. Очень важной характеристикой IMEC является то, что вокруг него так или иначе создается большое количество компаний — за 25 лет работы около пятисот плюс десятки собственных спинофов. IMEC как партнер и его модель работы были выбраны, чтобы в Троицке, как в точке роста, вырастить нового игрока, который не будет пытаться повторять то, что делают тамошние местные НИИ, который не будет сам по себе коммерческой организацией с задачей генерировать прибыль для акционеров, а будет замещать дельту между наукой и прикладными разработками и применениями. И как только будут появляться интересные применения, они будут выводиться в стартапы.

Геогрий Мельников: хотите создать конкурента IMEC?

Д.К: Нет, мы хотим сделать вместе с ними партнерский центр для совместной работы на некоторых рынках. Сейчас как раз определяется повестка подобного сотрудничества. На сегодня рассматривается семь точек, где есть живые научные команды: Москва, Троицк, Нижний Новгород, Питер, может быть Томск и Новосибирск. Точнее пока не могу рассказывать, поскольку это не очень тактично по отношению к нашим партнерам — они тоже в процессе принятия решения о глубине интеграции. С кем-то мы изредка будем иметь дело, с некоторыми откроем лаборатории. Одну лабораторию могу назвать — группа в институте спектроскопии в Троицке, занимается плазменными технологиями, EUV и нанодиагностикой для литографии. С ними уже определен формат, троицкий наноцентр инвестирует туда в оборудование порядка 100 миллионов рублей уже в этом году.

О цепочке создания продуктов

Д.К: Общая картина выглядит так. Слева фундаментальная наука, справа глобальная индустрия, Intel, ASML. В мире этот промежуток заполняется десятком разных позиций. А в России таких позиций две с половинкой. Мы пытаемся развивать стартапы со стороны индустрии и вынуждены научных работников заставлять заниматься бизнесом, а у них для этого нет ни желания, ни навыков. Значит надо заполнять отсутствующие позиции инжиниринга, промышленного дизайна, прототипирования, аренды персонала и так далее. Одну из таких важных позиций занимает IMEC. D&A — development and applications. Не R&D, как исследования с вообще говоря неясным результатом, а центр прикладных разработок и применения.Занимаются тем и только тем, что конкретно нужно индустрии.

Р.Т.: Например, у некоей корпорации возникает сложная прикладная задача, и она ищет, какая кооперация может эту задачу решить. Корпорация платит IMEC, чтобы он подобрал партнеров. Бельгийцы разбираются что к чему, возможно советуют рамочную программу с другим головным исполнителем, а себе забирают кремниевую часть.

Г.М.: Кто в результате владеет решением?

Р.Т.: Когда как. У IMEC очень сложная модель владения интеллектуальной собственностью. Когда работают с одним заказчиком, этот заказчик и владеет решением. А есть модель с мультизаказчиком, доконкурентные работы, когда результат принадлежит всем вложившимся сторонам. У них команда юристов работает, под каждый из заказов выбирают свою модель оформления. Также и мы планируем работать.

Г.М.: А те, кто делал решение смогут потом это IP применять?

Р.Т.: IMEC имеет такое право. По контрактам он может IP вывести в спиноф или третьей стороне продать.

Г.М.: Кто решает, что индустрии нужно? Сама индустрия? IMEC?

Д.М.: Сейчас порой IMEC подсказывает, поскольку научился, а поначалу он брал задачи и решал, в срок, за разумные деньги. Потом индустрия оценила качество работ, и теперь IMEC бесплатно получает оборудование для исследований, поскольку компании понимают выгоду подобного сотрудничества.

Г.М.: IMEC делает проектирование системного уровня?

Д.К.: Не совсем. Это точно не интеграция. Например для ASML это скорее обратный инжиниринг: в IMEC получают разрабатываемую литографическую машину, вокруг этой машины собирают потенциальных пользователей, добавляют своих экспертов, потенциальных поставщиков, и всем миром доводят машину до ума. Берут готовую машину и начинают откатывать ее проектирование назад, находя проблемы и затыкая дыры. В ASML и раньше 90% разработки уходило на аутсорс, теперь же оборудование настолько сложно, что для доведения системы нужен партнер, которым стал IMEC.

Г.М.: Кто будет ставить задачи проектируемому центру? Планируются ли заказчики в России?

Д.К.: Задачи будут приходить от мировой индустрии. В России мы начинаем говорить с Росэлектроникой, но с другой стороны — ищем направления, на которых мы сможем решать совместно поставленные нам задачи. А свои задачи они сами решат.

Г.М.: А Микрон?

Д.К.: Мы были бы счастливы, если бы Микрон предложил нам хоть одну задачу, но пока он одновременно и фабрика, и дизайн центр, и продавец конечных продуктов. Он будет постоянно находиться в конфликте интересов и развивать натуральное производство своими силами, а не заказывать задачи на стороне. А мы не делаем и не планируем делать фабы, дизайны, производство RFID. Также мы не занимаемся базовыми разработками. С нами могут сотрудничать те, кто понимают, чем они занимаются, где есть четкое разделение, что мы делаем, а что они.

Г.М.: Допустим у Микрона возникнут проблемы при постановке 65нм процесса. Может ли он к вам за помощью прийти по поводу инжиниринга и компетенций?

Р. Т. Ни в коем случае. Услуги по постановке технологии производства это стандартная задача, многие в Европе могут это сделать, маржа нулевая.

Г.М. 65нм в Европе в паре мест только есть.

Р.Т.: IMEC не ставит техпроцесс. Для наладки своих техпроцессов они нанимают специализированные компании. Это простая задача — наладить техпроцесс, чтобы оборудование работало.

Г.М.: TSMC тоже годами новые процессы вводит.

Р.Т.: Несколько лет, но не двадцать. Также надо понимать, что в IMEC военных тем — ноль, это было условие их создания. Было одно посягание военных, на это был дан очень жесткий ответ.

Г.М.: Произведенный чип всегда же можно вставить в военную железку?

Р.Т.: В таких случаях требуют декларации, что железка не будет использована в военных целях. Если уличают в нечестности, немедленно прекращают сотрудничество. Как раз сейчас на подобных условиях Роснано договаривается со шведами об одном проекте в силовой электронике.

О задачах нанотехнологических центров

Д.К.: В конце концов интересны стартапы и возможности появления исходных технологий, которые возникают в результате деятельности в том числе подобных инфраструктурных организаций. В Советском Союзе эта деятельность поддерживалась в том или ином формате в виде отраслевых институтов, конструкторских бюро. За время стагнации индустрии экосистема вымерла, поскольку отраслевая наука это никакая не вещь в себе, а часть индустрии, нормальный кусок производственного процесса. Мы восстанавливаем этот кусок. Если нам удастся, производительность системы под названием генерация стартапов увеличится в десятки раз.

Г.М.: А как из исследований появляется стартап?

Р.Т.: Давайте посмотрим, как устроено взаимодействие стартапов и IMEC. Через венчурный фонд кто-то, как правило государство, инвестирует деньги в компанию, куда IMEC сгружает айпи и иногда команду, и он же начинает этой компании оказывать услуги. Например, стартап заказывает определенные работы у университетов (IMEC таких заказов делать не может по уставу), а кремниевую часть, производство чипов, IMEC делает для этой компании без немедленной оплаты. Так стартап формирует задолженность перед научным центром. Если компания выходит на следующий раунд финансирования, она первым делом покрывает долг перед IMEC.

Д.К.: Для развития инфраструктуры наноцентров из Роснано был выделен относительно небольшой некоммерческий фонд Фонд инфраструктурных и образовательных программ (ФИОП). Перед фондом поставлена задача за 2013 год создать 200-250 стартапов по всей сети наноцентров. Предполагается инвестировать на очень ранней стадии, буквально в первые шаги. Стартап в контексте наноцентров — это идея о применении технологии. Нужно найти дыру в имеющейся технологической цепочке и заполнить ее своим прорывным решением. Так, в Троицком наноцентре есть группа частных лиц, я в том числе, ФИОП совместно с этой группой финансирует наноцентр и инвестирует в стартапы. С другой стороны, ASML совместно с IMEC создает для нового технологического процесса 13нм литографическую машину. Помимо прочего всплыла проблема с источником белого света — нынешний поставщик Cymer пока не справляется с созданием нового поколения устройства. В Троицке увидели эту проблему, мы договорились, что сами проинвестируем в решение, и если получим результат — заберем на себя инжиниринг и станем поставщиками ASML. То есть: нашли точку в индустрии, нашли техническую команду, поставили перед ней задачу, выделили деньги. Теперь задача поставить это дело на поток.

Р.Т.: Наноцентры развиваются в шести направлениях, микроэлектроника одно из них. Исключительно material based, возможно встраиваемый софт.

Г.М. А EDA? Насколько это актуально?

Р.Т У нас таких стартапов нет. Для этого не нужна специализированная инфраструктура. Мы смотрим на те форматы, которые можно материально привязать, и пока нам удается — в микроэлектронике, в композитах, даже в промдизайне. А компаниям, занимающимся проектированием микроэлектроники ничего нельзя дать в каком-то одном месте. Сам IMEC проектированием занимается неохотно. У них есть ноухау, но они привязаны к чему-то. Например, сделали для TSMC проектирование нескольких дизайнов на одной пластине одновременно, чтобы снизить цену прототипирования (Г.М: т.н. MPW multi project wafer).

Г.М.: А что насчет, например double patterning решений? С одной стороны, софт, с другой — достаточно жестко привязан к литографической машине.

Р.Т.: Сложно сделать независимого игрока. Софт в таком случае становится средством реализации определенной бизнес модели, получается зависимость не от нашей инфраструктуры, а от определенного производителя. Это не наша область интереса. В России много проектировщиков, они на хорошем уровне проектируют, пишут софт. Они на рынке уже, их можно проинвестировать. А ФИОП нерыночная сущность, которую рынок бы никогда не создал.

О российских исследовательских центрах и научных школах

Д.К.: Нам важно, чтобы лаборатория имела опыт получения задачи от индустрии и выдачи вовремя качественного результата. Как лаборатория Константина Николаевича Кошелева : компоненты, разработанные Кошелевым по заказу ASML интегрированы в их машину. В Троицком наноцентре мы ищем партнеров, для которых можем быть прямым заказчиком. Центр планирует заниматься инжинирингом, находить и транслировать задачи лабораториям. Лаборатории при этом должны быть готовы к достаточно жесткому разговору, принимать и качественно решать задачи.

Понятно, что готовых лабораторий такого уровня сегодня мало. Поэтому совместно с IMEC мы ищем задачи, под которые в России можем создать лаборатории с нуля, на основе приоритетов бельгийцев и нашей экспертизы. Например, в России хорошая биология и биотехнологии, а IMEC активно развивает персональную медицину. Значит надо пытаться вырастить лабораторию персональной медицины. Или вместе с телекомовцами организовать лабораторию по кремниевой фотонике. Те темы, которые мы найдем, и будут содержанием центра, ничего другого. В этом центре лет десять не будет проводиться инициативных исследований по желанию ученых. Только инжиниринг, где задачи ставит индустрия.

Г.М.: какова методика поиска точек кооперации?

Д.К: В России существует 3 группы, может четыре, которые регулярно выполняют задачи, которые им ставит глобальная индустрия микроэлектроники. Все они известны, друг друга знают, дружат. Кошелев в Исане в Троицке; группа Рахимова в МГУ; Институт Физики Микроструктур в Нижнем Новгороде. Прикладников мало, все всех знают, нет никаких случайностей.

Г.М: а Алферов?

Д.К.: он может позволить себе генерить задачи сам, это очень увлекательно, но мы ищем более прикладных ученых.

Мы договорились продолжить общение. Планирую разговор осенью, вопросы уже собираю.

Постараюсь спросить, есть ли точки соприкосновения с институтом Курчатова (Росатом же) и как понимать в контексте нашего разговора новость http://top.rbc.ru/society/02/08/2013/868542.shtml . Предполагаю продолжать рассказывать о конкретных примерахпроектов, которые находятся в работе. Интересно узнать, кто со стороны аймека занимается переговорами, каков их опыт и поговорить о том, как вырастают в администраторов высоких технологий.

Если есть еще вопросы — задавайте.

Денис ковалевич / пётр щедровицкий

Конвейер инноваций

Кто несет ответственность за производство инноваций?

Введение

Во второй половине ХХ века на первые места в повестках дня различных субъектов экономической деятельности – от национальных государств до транснациональных компаний – выдвинулся вопрос об источниках и устройстве инновационных процессов. Действительно, кто может и должен нести ответственность за производство инноваций?

Какие субъекты и позиции берут на себя задачи индустриальной реализации
технологических новинок и, как следствие, повышения производительности труда и эффективности экономики? А значит, в конечном итоге и ответственность за доходы работников и уровень жизни их семей?
Дискуссия вокруг этой группы вопросов вспыхивает регулярно – каждый раз, когда новое поколение технологий сменяет предыдущее. Такие периоды сегодня принято называть и описывать в терминах «промышленных революций». Нам, несомненно, повезло – на нашу с вами жизнь выпал очередной цикл острых споров об инновациях.

И это не случайно: новая промышленная революция – какой бы порядковый номер мы ей ни присвоили, – по мнению большинства экспертов, уже стучится в дверь.

Вместе с тем это совсем не теоретический разговор. Дискуссия о субъекте, производителе инноваций идет прежде всего между теми, кто уже дал себе тот или иной ответ на этот вопрос. В каком-то смысле можно сказать, что это даже не дискуссия, а скорее взаимное информирование тех, кто определился, о сделанных ими ставках и потребность установить договоренности и правила игры в этой сфере.

Настоящая статья – это попытка описать то, как на поставленный вопрос отвечают современные технологические предприниматели – отвечают, создавая новую профессию строителя венчурных бизнесов или, говоря по-другому, превращая технологическое предпринимательство в серийную деятельность – в конвейер по производству инноваций.
Этот конвейер создается не в пустом пространстве – качество инновационного процесса во многом будет определяться действиями других профессиональных и социокультурных позиций. Давайте попробуем разобраться, кого видит предприниматель, оглядываясь вокруг, и с кем ему предстоит выстроить продуктивное взаимодействие.

500 лет партнёрства

В истории не найти более важного партнера для технологического предпринимателя, чем инженер-изобретатель

Можно смело считать, что с тех пор, как сложившееся в своих общих формах к XV веку конструктивное мышление «кристаллизовалось» в инженерной деятельности, экономическое развитие стало определяться технологическим разделением труда.

Адам Смит показал эффекты этого процесса на примере специализации операций в мастерской по изготовлению обычных булавок ("Исследование о природе и причинах богатства народов", 1776 год). Рост производительности труда при переходе от ремесленного способа организации труда, когда всю булавку от начала до конца делает целиком один ремесленник, к технологическому способу, когда создание булавки разбивается на 18 операций, каждую из которых выполняет отдельный специалист, составил 200–250 раз. Именно увеличение глубины разделения труда Смит предложил рассматривать в качестве единственного источника формирования богатства.

Его современникам и даже более поздним мыслителям эта мысль казалась слишком радикальной. Однако сегодня мы понимаем, что он был прав: вклад, который делают в мировую экономику природные ресурсы и системы их обращения, уже давно несопоставимо мал по сравнению с вкладом инженерных изобретений. За пятьсот лет партнерство между изобретателем и предпринимателем породило по крайне мере три крупных вида профессиональной инженерной деятельности: конструирование, проектирование и, наконец, прикладное научное исследование.

Адам Смит

Шотландский экономист, философ-этик; один из основоположников современной экономической теории.

Инженерия как тип занятия и профессии, доступная до этого периода
лишь отдельным «гениям», стала массовой сферой деятельности.

Изобретатели стали собственниками своего интеллектуального продукта: первые правовые гарантии охраны интеллектуальной собственности появляются в конце XVI века, а известный «Статут о монополиях», зафиксировавший 14-летний срок патентного права и ограничивший возможность короля самовластно устанавливать монопольные виды деятельности, вышел в Англии в 1623 году.

Сегодняшнее изобретательство, по крайней мере то, которое мы видим в Европе, – это высокоспециализированная профессиональная деятельность, в которой в разных функциях участвуют прикладные исследователи, разработчики инженерных решений, технологи индустриальных процессов, системные инженеры, производя различные типы изобретательских знаний.
Конвейер по производству изобретений собран, комплектующие поставляются точно в срок, производительность отдельных участков синхронизована, на выходе – серийный продукт с развивающимся стандартом качества.

Параллельно с разделением труда в изобретательстве росла и экономическая роль технологических предпринимателей, по сравнению с вкладом в экономику тех, кто делает деньги на «перераспределении» ресурсов – войнах, торговле, администрировании и так далее. Источником бизнеса и прибыли для технологических предпринимателей стал поток инженерных новшеств - он создал пространство шансов, которые предприниматели научились использовать для создания ранее не существовавших типов деятельности.

Йозеф Шумпетер довел эту мысль до предела («Теория экономического развития», 1912 год). Для него предприниматель – это исключительно технологический предприниматель, только тот, кто производит инновации. Он ломает старые структуры рынков и создает на их месте новые, осуществляя «созидательное разрушение». Фактически Шумпетер не только ввел предпринимательство как ведущую позицию в процесс производства экономического развития, но и поставил знак равенства между инновацией и продуктом предпринимательской деятельности, дав теоретическое обоснование инженерно-предпринимательскому партнерству.

Йозеф Шумпетер

Австрийский и американский экономист, политолог, социолог

Догнать и перегнать

Иной взгляд на движущие силы и внутреннее устройство процессов экономического развития мы обнаружим, если сосредоточим свое внимание на позиции так называемого национального государства.

С тех пор как Объединенные Провинции (современные Голландия и Фландрия) в результате произведенной в начале XVII века технологическими предпринимателями и инженерами «нулевой» промышленной революции стали более чем на сто лет мировым экономическим центром, десятки стран неоднократно ставили пред собой задачи догоняющей индустриализации.

С одной стороны, у любой догоняющей индустриализации есть несомненное преимущество – преимущество отсталости. Копировать чьи-то уже наработанные технологические достижения всегда легче, чем делать их заново.

Обсуждение всего многообразия институциональных матриц догоняющей индустриализации не входит в предмет нашего рассмотрения. Вместе с тем можно утверждать, что, по мере того как увеличивался разрыв в уровне промышленного развития между «лидерами» и «соискателями», все большую роль в компенсации отсталости пыталось брать на себя национальное государство и его администрация.

Такого рода проекты осуществлялись в разное время в разных странах: во Франции в XVIII веке; в США, Германии, Японии, Аргентине и России в XIX веке; в СССР, Мексике и Китае в XX веке. Большинство проектов догоняющей индустриализации опирались, с одной стороны, на формирование сильных инженерных школ, а с другой – на профессионализацию самого государственного аппарата – с целью заместить функции технологических предпринимателей организованностью государственной машинерии.

С другой стороны, каждый раз возникал вопрос о формировании тех институциональных механизмов, которые были призваны компенсировать и сверхкомпенсировать неготовность правовых институтов и социально-профессиональной организации данного общества к промышленной революции.

Вопрос о результативности подобных проектов до сих пор остается проблемным как для представителей различных социальных наук – историков, социологов, политологов, так и для практической политики. Нам важно подчеркнуть, что вне зависимости от результативности такого замещения в конкретных странах и исторических условиях у этих процессов всегда было одно общее следствие – они значительно, а иногда безвозвратно искажали структуру основных экономических параметров - в первую очередь, цен на те ресурсы, которые необходимы для осуществления предпринимательских проектов. Это лишало предпринимательскую позицию права установления меновых ценностей производимого продукта, а значит, и части прав собственности, выдавливая предпринимателей в регионы с меньшим влиянием госаппарата на экономику.

Но даже в тех странах, где вопрос о превосходстве предпринимательского способа производства инноваций над государственным не стоял вовсе, поскольку был очевиден для представителей национальной элиты, предприниматели вынуждены были формировать институты, ограничивающие права и возможное влияние со стороны государственных структур и чиновничества.

Сегодня работа госаппаратов многих стран, в которых «естественный» уровень частной деловой активности остается ниже, чем в странах – лидерах технологической гонки, подогревается очередной сменой технологических пакетов, которая в своих основных чертах наметилась на рубеже XXI века. Как и в прошлые исторические периоды, эта работа отнюдь не ограничивается созданием институтов, стимулирующих и поддерживающих инновации – то есть технологического предпринимательства и связки «изобретатель-предприниматель», а впрямую направлена на компенсацию его функций.

Ярким примером такого механизма является Амстердамский банк (1609 год) – первый в истории институт центрального банка с регулируемым в соответствии с балансом предпринимательского спроса-предложения курсом валюты, из которого городским властям было запрещено брать взаймы. Или, в более поздний период, Нидерландский инвестиционный трест UnityCreates Strength Trust (1774 год), созданный для диверсификации национальных рисков предпринимателей за счет вложения средств в иные юрисдикции.

Сегодня работа госаппаратов многих стран, в которых «естественный» уровень частной деловой активности остается ниже, чем в странах – лидерах технологической гонки, подогревается очередной сменой технологических пакетов, которая в своих основных чертах наметилась на рубеже XXI века.

Как и в прошлые исторические периоды, эта работа отнюдь не ограничивается созданием институтов, стимулирующих и поддерживающих инновации – то есть технологического предпринимательства и связки «изобретатель-предприниматель», а впрямую направлена на компенсацию его функций.

Амстердамский банк

банк, основанный в Амстердаме в 1609 году предпринимателем Дирком ван Осом.

Дежурный по инновациям XX века

Экспозиция не будет полной, если мы забудем ввести в пространство предпринимательской ориентации еще одну фигуру – организатора (или специалиста по управлению)

Несмотря на то, что это самая молодая позиция из названных – ей всего чуть более ста лет, – она сегодня представляет собой одну из наиболее массовых профессий. Следует подчеркнуть, что своим появлением и стремительным ростом в ХХ веке профессиональный менеджмент обязан все тому же партнерству изобретателя и предпринимателя. Чтобы пояснить этот тезис, давайте мысленно перенесемся в последние десятилетия XIX – самое начало XX века.

В воздухе – запах нефти и бензина от набирающей темпы 2-й промышленной революции, а вокруг – фабрики английского образца конца XVIII века, выполняющие ключевую роль в организации индустриального процесса, но катастрофически не готовые принять новый пакет технологий.

По уровню контраста эта картина сопоставима с тем, что видит современный нейроинженер во время экскурсии по сталелитейным предприятиям Златоуста. В попытке увеличить производительность труда на фабрике (и привести эту «клеточку» первой промышленной революции в соответствие с задачами глобализации экономической деятельности на новом этапе) и появляется современный менеджмент.

Фредерик Уинслоу Тейлор

Американский инженер, основоположник научной организации труда и менеджмента.

Фредерик Тейлор, инженер-механик по образованию и главный инженер нескольких промышленных предприятий, видя разрыв между возможностью кратного роста эффективности производств и тем, что делают их реальные руководители, приносит в сферу руководства опыт организационного развития из сферы изобретательства и инженерии. Его «научные принципы организации труда» – это прямой перенос метода разделения и специализации работ по производству различных типов инженерных знаний в сферу руководства, организации и управления. Тейлор расщепляет знание, необходимое для управления технологически усложняющимся производством, на 8 различных групп – видов менеджерской деятельности, размещая их в буквальном смысле слова на разных уровнях, этажах организационно-управленческой деятельности.

В числе пионеров новой эпохи, тех, кто сумел в полной мере использовать результаты Тейлора и его последователей, оказался Генри Форд, с нуля построивший первую технологическую транснациональную корпорацию. Это не удивительно – ведь практическая работа Тейлора в тот период сталкивалась с жестким сопротивлением профсоюзов рабочих, инвесторов капитала и многих инженеров, поскольку была ориентирована прежде всего на восстановление в старых компаниях утерянных функций технологического предпринимательства. Гантт, описывая предназначение своих диаграмм, характеризовал их как «условия функционирования и развития производственно-предпринимательской системы» («Организация труда», 1919 г.).

Генри Лоуренс Гантт

Американский инженер, соратник «отца научного менеджмента» Фредерика Тейлора. Гантт изучал менеджмент на примере постройки кораблей во время Первой мировой войны и предложил свою диаграмму, состоящую из отрезков (задач) и точек (завершающих задач или вех), как средство для представления длительности и последовательности задач в проекте.

Вслед за Тейлором его ученик и соратник инженер Генри Гантт вместе со своими коллегами, Каролем Адамецким и Вальтером Поляковым, создает первые профессиональные управленческие инструменты – карты-схемы для производственного планирования, известные любому студенту первого курса менеджмента как «диаграммы Гантта».

В числе пионеров новой эпохи, тех, кто сумел в полной мере использовать результаты Тейлора и его последователей, оказался Генри Форд, с нуля построивший первую технологическую транснациональную корпорацию. Это не удивительно – ведь практическая работа Тейлора в тот период сталкивалась с жестким сопротивлением профсоюзов рабочих, инвесторов капитала и многих инженеров, поскольку была ориентирована прежде всего на восстановление в старых компаниях утерянных функций технологического предпринимательства. Гантт, описывая предназначение своих диаграмм, характеризовал их как «условия функционирования и развития производственно-предпринимательской системы» («Организация труда»,
1919 г.).

Пытаясь профессионализировать часть предпринимательской работы для повышения производительности фабрик, Тейлор создал возможность для появления новой формы организации индустриального процесса.

Именно эта пара – транснациональная корпорация и профессионализированный менеджмент, лежащий в ее основе, – становится основным производителем инноваций в течение большей части ХХ века.

Существенная часть нововведений захватывает сферу так называемых «организационных инноваций», то есть способов и форм операционализации и организации сложных для того времени видов деятельности. Одновременно и традиционные инженеры массово перемещаются в корпоративные R&D-центры, обоснованно рассчитывая на устойчивость крупных компаний и грамотность их управленческого персонала.

Доля технологического аутсорсинга корпораций, достигавшая в конце XIX века почти 100% (а на излете 1-й промышленной революции практически все изобретательство осуществлялось за границами компаний и фабрик – в частных лабораториях и университетах), к 60-м годам ХХ века сокращается до малозаметных 3% – за пределами ТНК фактически остаются только те исследования, результаты которых индустриально не ориентированы.

Не удивительно, что по мере исчерпания потенциала повышения эффективности технологий и индустрий 2-й промышленной революции, таких как производство автомобилей, удобрений, органического топлива, антибиотиков и т.д., число независимых от ТНК изобретательских организаций опять начинает расти: в конце 90-х годов доля техноаутсорсинга составила уже 25% и неминуемо будет увеличиваться дальше.

Дорогое удовольствие

В каждом продукте, которым мы пользуемся
в начале XXI века, доля прямых и косвенных управленческих затрат составляет от 50 до 80%.

Одновременно стала резко расти и цена самого управления. В попытке понять и ухватить новые технологические тренды менеджеры крупнейших корпораций стали вкладываться в дополнительную подготовку, в еще большую специализацию управления, наконец, впрямую в увеличение своей численности, существенно повысив для этого средний уровень оплаты. Инфляция, формируясь во многом за счет роста стоимости рабочей силы, уже давно не поспевает за темпами роста доходов менеджеров.

В каждом продукте, которым мы пользуемся в начале XXI века, доля прямых и косвенных управленческих затрат составляет от 50 до 80%. Если это сложно почувствовать на предметах бытового потребления, то зайдите в производственный цех любой вертикально-интегрированной компании и поинтересуйтесь размером накладных расходов – если вам не соврут, то назовут цифру от 200 до 800%.

При этом степень влияния этой профессиональной группы на рост производительности труда и темп освоения новых технологий катастрофически падает. В той же мере, в которой исчерпывается потенциал материальных технологий, составлявших основу второй промышленной революции, заканчивается и «срок эксплуатации» интеллектуальных, «знаниевых» технологий, хорошо выполнявших свою роль на предыдущем витке развития.

Менеджмент, созданный партнерством инженеров и предпринимателей для повышения производительности труда, спустя сто лет стал одной из ключевых причин ее снижения, перестав выполнять ту часть функций внутри реализации предпринимательских проектов, которые были ему переданы.

Однако не стоит преуменьшать социальную роль управленцев – вряд ли кто-то еще из игроков на поле инновационных процессов оказывает сегодня более мощное сдерживающее влияние на темпы технологического развития.

Итак, на «поляне инноваций», помимо технологического предпринимателя, мы видим, во-первых, группу разделивших между собой труд и потому сверхпроизводительных изобретателей, которые в силу низкого показателя использования их результатов пробуют сами выполнять часть предпринимательских задач, что, конечно, получается из рук вон плохо; во-вторых, государственных чиновников, совершенно искренне считающих, что они учли ошибки своих предшественников и их новые инструменты обязательно позволят им в этот раз оседлать технологическое развитие; и, в-третьих, сформировавшийся наконец-то профсоюз суперподготовленных и уверенных в незыблемости будущего крупных корпораций управленцев, число специализаций которых превышает количество кресел на среднего размера футбольном стадионе.

Описанный нами способ навигации, выделяющий соучастников инновационного процесса и дающий понимание их целей, нужен предпринимателю только для одного – чтобы приступить – с учетом выделенных характеристик позиционного ландшафта – к действию по разработке и осуществлению предпринимательских проектов.

Так как же действуют технологические предприниматели сегодня, в ситуации старта новой промышленной революции?

Мастерство vs серийность

Последние 25 лет в регионах с высокой плотностью изобретательской активности можно встретиться
с ранее не существовавшим феноменом –
серийным технологическим предпринимательством

У этой новой формы организации предпринимательского процесса еще нет общепринятого имени – их называют инновационными сетями, предпринимательскими артелями, стартап-студиями или фабриками по производству стартапов. Но всех их объединяет одна характеристика – их массовым продуктом стали новые технологические бизнесы. Они серийно замысливаются, разрабатываются, производятся и продаются.

В английском Кембридже предпринимательская артель, одним из лидеров которой является Герман Хаузер, производит в год десяток новых компаний, а в целом стотысячный университетский городок создает более сотни стартапов в год. В бельгийском Лёвене Leuven research and development, учрежденный 40 лет назад как центр трансфера технологии, но сегодня являющийся уже фактически независимой от университета организацией, создает полтора десятка стартапов в год, а весь Лёвенский кластер (тоже со стотысячным населением) – 40–50. Частно-государственная российская сеть фабрик стартапов – нанотехнологических центров – производит уже несколько лет подряд по 200 компаний ежегодно.

Это уже не отдельные случайные вспышки – перед нами новый, набирающий обороты венчуро-строительный тип бизнеса. Его не нужно путать с венчурными фондами, выполняющими исключительно функцию инвестирования собранного из разных источников капитала - в не-ими-создаваемые стартапы.

Серийное строительство технологических компаний – это вторжение в святая святых предпринимательства, ставка на превращение в новую профессию того, что ранее считалось неописываемым и непередаваемым искусством немногих гениев бизнеса. Эта попытка похожа по своей логике на ту, что была начата 120 лет назад и реализовалась в создании профессии организатора-менеджера. Еще на 300 лет раньше нормировке и массовизации была успешно подвергнута инженерная работа.

Параллельно с производством своего основного продукта – технологических стартапов – венчуростроители вырабатывают базовые принципы и нормы самой предпринимательской деятельности, которые, будучи сформулированными и описанными, становятся пригодными к распространению.

По мере озвучивания специфических целей, средств, базовых операций и продуктов серийного предпринимательства вкупе с расщеплением ранее неделимых предпринимательских знаний доступ к участию в предпринимательской деятельности получает все большее число людей. Участниками строительства стартапов становятся те, кто раньше не мог себя соотнести с легендами бизнеса из прошлого и Элонами Масками настоящего.

Цена времени

Как стало возможным, что компания – не разрабатываемые и производимые ею продукты, а именно сама только что построенная компания – стала самостоятельным массовым объектом продажи?

Наличие изобретения – будь то новый технический принцип, сложное инженерное устройство или производственная технология – еще ничего не говорит о том, какой бизнес можно создать на его основе. Мы знаем десятки уникальных инженерных решений, которые так и не были использованы в экономике. Мы знаем также тысячи изобретений, на основе которых не удалось построить устойчивых бизнесов.

Уже упомянутый нами Й. Шумпетер считал инновацией не само изобретение, а реализованный способ его использования в системах технологического разделения труда. Ведь заранее никогда не известно, что конкретно из технологически реалистичного «меню изобретений», будет оправданно экономически. Именно за этот процесс отвечают предприниматели, путем реализации своих бизнес-экспериментов исключая из рассмотрения бесчисленные варианты и проекты.

Они вкладывают в создание новой деятельности единственный невосполнимый фактор - свое время. Первый из предпринимателей, кто достигает результата, становится своеобразным монополистом.

Не за счет выдавливания с рынков конкурентов, а в силу того, что он приходит в новую систему разделения труда первым, а точнее, создает ее. Все остальные участники «инновационного забега» попадают по отношению к нему в догоняющую позицию. В этой ситуации, чтобы вернуть себе лидерство, они могут принять и зачастую принимают важнейшее решение: сэкономить время за счет покупки того, что сделал первый предприниматель.

Компания Samsung, сделавшая ставку на лидерство в смартфонах за счет гибких экранов, серийно покупает стартапы, разрабатывающие нужные ей пакеты технологий.

В этой же логике действует Siemens, приобретая за несколько сот миллионов евро бельгийский стартап LMS, создавший лучшую на тот момент в мире технологию 3D-симулирования и моделирования сложных мехатронных систем для авиации, двигателестроения и других областей применений. Примеры можно продолжать до бесконечности.

В ситуациях смены технологических платформ и запуска новых витков технологических революций время, которое неизбежно нужно затратить на выбор и включение изобретения в индустриальный оборот, становится определяющим фактором стоимости новых компаний и критическим параметром успешности для растущих бизнесов.

Можно смело сказать, что именно затраченное на процесс бизнес-экспериментирования время, свернутое в форме новой компании, и является тем продуктом, который продает предприниматель. А покупателем становится тот, для кого – в силу увеличившейся скорости технологических изменений и экономической бессмысленности попыток делать все в одиночку – время стало «дороже денег».

Эпоха аффилированности

Сэкономленное время – это тот продукт, который предлагают венчуростроители управленцам из крупных и средних компаний для встраивания в формирующиеся индустрии новой промышленной революции.

Тем из них, чьи компании были созданы на основе старой технологической платформы и по модели высокоинтегрированных корпораций, для того чтобы «употребить» стартап, приходится вначале пройти крайне болезненный этап «распаковки» своих вертикальных структур. Не пройдя его, они рискуют потерять сделанные инвестиции. Крепко сбитые организационные машины этих компаний способны перемолоть ядра новых бизнесов с усердием, достойным лучшего применения.

В практике серийных предпринимателей последнего десятилетия можно найти немало ситуаций, когда ими принимались решения продать сделанный стартап за более низкую цену, но только той компании, которая готова его была принять, не уничтожив. Способные на такое «умное» действие компании, чей возраст вряд ли превышает 25–30 лет, часто называют корпорациями третьего поколения, чтобы отличить их от классических транснациональных корпораций ХХ века.

Так, например, компания ASML – мировой лидер в производстве литографических машин – не только выстроила распределенную сеть, состоящую из тысяч поставщиков, производящих 95% всех нужных ей комплектующих, но и создала консорциумы R&D-партнеров, оставив за собой лишь самые сложные техпроцессы. Размер технологического аутсорсинга первой литографической компании мира достиг за последние десять лет 50% от всего объема разработок, необходимых для развития этой технологии.

Сегодня ASML делает еще один шаг, разрывающий традиционные управленческие шаблоны, – она формирует альянсы с серийными технологическими предпринимателями, фактически ставя им техническое задание на создание нужных для будущего развития компании новых видов бизнеса. Глубокая взаимная аффилированность бизнеса превращается из запрещенного приема в ключевую характеристику предпринимательства в эпоху новой промышленной революции.

ASML Holding N.V.

ASML - нидерландская компания, крупнейший производитель фотолитографических систем для микроэлектронной промышленности

Открытые шансы

Как предприниматель ориентируется в избыточном объеме изобретений и выделяет технологии, которые могут стать бизнесом нового поколения?

Кейс ASML – это пример новой, но уже высокоразвитой индустрии – наноэлектроники. Чаще современному технологическому предпринимателю приходится иметь дело с созданием еще не сложившихся систем разделения труда, в которых пока нет крупных игроков и выстроенных цепочек добавленной стоимости. Откуда в такой ситуации серийный предприниматель знает, что делать? Как он ориентируется в изобретениях, производимых инженерами в избыточном объеме, и выделяет технологии, которые становятся кандидатами для создания на их основе бизнесов нового поколения?

Отвечая на этот вопросы, наше воображение рисует подобие рынка-базара, бродя между торговыми рядами которого герой-предприниматель волевым образом принимает решения – интуитивно выбирая перспективные разработки. Вероятно, сегодня можно встретить и такой способ работы предпринимателя, но он также далек от реальности серийного венчуростроителя, как конвейер Форда от бутиковых автомастерских конца XIX века. За последние десятилетия партнерство изобретателя и предпринимателя сделало гигантский шаг в сторону технологизации работы по производству предпринимательских шансов.

Любое отдельное изобретение – вне зависимости от своих тактико-технических характеристик – приобретает свою ценность только в связи с его возможным участием в длинной технологической цепочке.

Условиями успешности отдельных технологических ставок серийного венчуростроителя является, во-первых, взаимная состыкованность параметров конкретной технологии с соседними участками цепочки и, во-вторых, экономическая эффективность всей, еще только создаваемой системы технологического разделения труда.

Бессмысленно вкладываться в создание технологии сверхпроизводительного оборудования для плетения композитов, если, с одной стороны, она не может быть обеспечена достаточным объемом необходимого материала, а с другой – достаточным масштабом использования ее продукта потребителями. Фактически в ситуации еще-не-сформированной индустрии серийный технологический предприниматель инвестирует свое время и ресурсы одновременно по всей длине будущей цепочки добавленной стоимости или, во всяком случае, на основе интегральных оценок ее устройства и темпов формирования. Его сегодняшние приоритеты действий зависят от того, какие новые деятельности в складывающейся системе разделения труда отстали в темпах своего развития от других видов деятельности, растущих интенсивнее. Его оперативное пространство – это своего рода интерактивная карта, на которой видны уровни зрелости отдельных элементов будущей цепочки добавленной стоимости, включая так называемое конечное потребление.

На экранах, расположенных в «ситуативной комнате» венчуростроителя, отображаются действия, которые осуществляют все те, кто вместе с ним трудится над созданием новой индустрии, – планы и программы инженеров, инвестиции технологических компаний и, конечно, действия других предпринимателей. Только имея перед собой такое регулярно обновляющееся знание, серийный предприниматель может принимать решения о своих приоритетах в каждый конкретный момент времени.

Функцию своего рода штабов для строителей технологических компаний выполняют сегодня новые формы инженерно-предпринимательских партнерств. В 2014 году на территории хай-тек кампуса Эйндховена открылся центр Solliance – крупнейший в мире альянс в сфере интегрированной в поверхности фотовольтаики (BIPV). Свои работы в данном направлении объединили четыре крупных европейских технологических центра (IMEC, ECN, TNO, Julich), группа ведущих инженерных университетов (Эйндховена, Дельфта, Лёвена, Хасселта и др.), несколько десятков компаний-разработчиков и производителей сложного оборудования и материалов (VDL, DSM, Roth & Rau и др.) и те технологические компании, которые планируют использовать технологии BIPV в своем развитии (среди них – немецкий гигант металлургии ThyssenKrupp). На одной площадке была собрана не только вся будущая производственная цепочка в индустриальном масштабе технологий, но, что самое главное, партнерами друг другу стали те игроки, которые претендуют на занятие различных бизнес-позиций в будущей системе разделения труда.

Организованная таким образом площадка стала демообразцом структуры будущих индустрий – например, отрасли новых строительных материалов c интегрированными в их поверхности солнечными пленками для крыш, окон и фасадов. Это позволило венчуростроителям, в том числе российским, стать системными партнерами Solliance. На технологической и позиционной карте этого коллективного технологического продюсера, как на экране, видно, каким образом распределена плотность уже предпринятых усилий по созданию новой индустрий и, что самое важное, какие места свободны. Задача такого альянса - не только развитие пакета технологий, но и обмен деятельностным знанием внутри мультипрофессионального сообщества, знанием о возможностях, открывающихся на ограниченное – в силу действий множества игроков – время. Это знание играет для серийного предпринимателя роль шанса – на его основании он строит архитектору будущих бизнесов.

Доступные технологии

Итак, технологический предприниматель произвел цели – он знает, какие именно бизнесы имеет смысл сейчас строить и сколько времени у него для этого есть. Реализуемыми эти цели делает доступ предпринимателя к нужным для создания бизнеса технологиям.

Вероятно, в силу долгой закрытости экономики нашей страны и практически полного отсутствия компаний 3-го поколения вокруг вопроса о доступе к технологиям сложился набор устойчивых мифов. Из них два главных мифа – о закрытости лучших мировых инженерных изобретений и о чрезвычайно высокой стоимости передовых технологий – не выдерживают проверки действием.

Выше мы уже упоминали о том, что в периоды смены технологических платформ ключевую роль в создании новых технологий играют некэптивные (независимые от крупных корпораций) инженерные центры и разные виды их консорциумов. Экономическая устойчивость и независимость современных R&D-центров невозможна без таких моделей кооперации с предпринимателями, которые позволяли бы инженерам передавать в индустриальный оборот максимальное количество своих изобретений. Для этого, с одной стороны, они вовлекают широкий круг предпринимателей и компаний в постановку задач на свои разработки, а с другой – разделяют между ними свои затраты, делая технологии финансово доступными.

Вот несколько примеров. Ученые израильского Weizmann institute of science осуществляют прикладные исследования, некоторая часть которых патентуется. Решение о том, какие именно результаты патентовать, принимает независимый от института предпринимательский совет (институт не ведет контрактных работ ни с одной корпорацией в мире). Лицензии на использование патентов передаются бесплатно – на условиях будущего роялти. И это притом что средний срок от публикации результатов ученых до появления продукта на прилавке составляет 15–20 лет. Такая схема открывает доступ к передовым исследованиям любому технологическому предпринимателю, знающему, как именно он собирается использовать содержание патента.

Индустриальные технологи IMEC, крупнейшего в мире независимого R&D-центра в сфере микроэлектроники и ее применений, собирают так называемые affiliation programs. Каждая программа сфокусирована на создании пакета технологий для одной из формирующихся сегодня индустрий – от масштабной гибкой электроники до массовых интегрированных сенсоров. Индустриальными партнерами программы одновременно могут являться несколько десятков компаний, между которыми делятся затраты. Так, например, если годовая стоимость работ IMEC по конкретному направлению составляет 5 млн евро и в программе 10 партнеров, то каждый из них платит в год по 500 тысяч, получая при этом неэксклюзивные права на всю, произведенную в рамках данной программы интеллектуальную собственность. Неэксклюзивных прав предпринимателю, работающему на этапе зарождения новой индустрии, вполне достаточно для проведения своих бизнес-экспериментов.

Одновременно такая модель существенно повышает и уровень бизнес-экспертизы разрабатываемых индустриальных технологий, резко сокращая количество инженерных ошибок и сокращая тем самым время разработки. Распространенный термин «открытые инновации» в этом контексте означает не что иное, как массовый доступ предпринимателей с фактически любым объемом капитала к лучшим глобальным технологиям, которые создаются за более короткое, чем в традиционных внутрикорпоративных моделях, время.

Тотальный аутсорсинг

Зная, что делать и где взять нужную технологию, серийный технологический предприниматель приступает к строительству конкретного бизнеса, имея на это ограниченный период времени.

За счет чего он может сделать это быстрее, чем другие предприниматели или крупные технологические корпорации?

Ключевой рабочий принцип венчуростроительства состоит в том, чтобы выделить и сфокусировать усилия инженерной команды стартапа только на технологическом ядре будущего бизнеса, раздав все без исключения иные задачи на аутсорсинг. Когда мы здесь используем термин аутсорсинг, мы говорим не столько о функциях, обеспечивающих создание компании, – юридической, финансовой, бухгалтерской, отчетной и прочих. В первую очередь речь идет о передаче вовне стартапа большей части технологических процессов – начиная от индустриального дизайна и прототипирования до разработок отдельных комплектующих и серийного производства продукта.

Частным следствием такой модели является структура бюджета типового стартапа – в нем доля расходов на персонал не может превышать 20–30%. Это зачастую противоречит стандартам, по которым осуществляют финансовую поддержку инноваций большинство как российских, так и зарубежных государственных институтов развития.

Сосредоточенность команды на одном ключевом узле бизнеса приводит к кардинальному ускорению инженерной работы. Посчитайте, сколько часов каждый день каждый из нас тратит на второстепенные задачи, – опыт показывает, что это время составляет от 50 до 70% продолжительности рабочего дня. Помимо снижения прямых потерь времени, максимальная сфокусированность позволяет задействовать и фактор «длины пробега» –объема накопленных, как говорится, «на кончиках пальцев» инженеров знаний и умений.

Исследования показывают, что успешность в любой инженерной профессии напрямую зависит от того, как долго человек не прерывает свой труд в конкретной специализации.

Те, кто последовательно углублялись в одном направлении более 10 тысяч часов, автоматически попадают в тридцатку лучших специалистов по данному вопросу в мире. Непрерывные усилия объемом более 20 тысяч часов – позволяют инженеру претендовать на одну из лидерских позиций.

Оперативно распределить все задачи, не относящиеся к базовому процессу новой компании, венчуростроитель может только там, где он имеет доступ к соответствующим технологическому профилю стартапа видам деятельности. По отношению к процессу создания стартапа они фактически играют роль инфраструктуры. В операционном плане важна не только физическая близость инфраструктур, готовых оказывать технологические услуги, но и бизнес-модель их работы. Поэтому основой любого современного кластера, адекватного требованиям серийного предпринимательства, становятся открытые контрактные технологические сервисы и производства.

Эта бизнес-модель предполагает отсутствие у сервисных технологических компаний собственного продукта, ставку на увеличение скорости и снижение стоимости инженерно-производственных процессов и, наконец, гибкий, зависящий от сложности получаемых задач способ формирования цены на свои услуги. В мехобработке возможность построения таких «инфраструктурных» бизнесов открыло сочетание последних поколений CNC и индустриальных аддитивных технологий; в промышленных биотехнологиях – роль инфраструктуры выполняют геномный сиквенс и генная инженерия.

Жесткие и мягкие инфраструктуры
серийного предпринимательства

На модель открытого сервиса переходят сегодня и такие, казалось бы, безальтернативно внутренние функции каждой компании, как, например, управление персоналом.

Лизинг инженеров – один из самых быстрорастущих в мире секторов инфраструктурного бизнеса. По крайне мере половина инженерных квалификаций, необходимых стартапу, нужна ему лишь на ограниченный отрезок времени – от нескольких месяцев до нескольких лет, поэтому венчуростроителю во всех смыслах выгоднее взять нужного специалиста в аренду для выполнения конкретной задачи. Выигрывает от такого типа сотрудничества с предпринимателем и сам инженер. Он может в рамках своей базовой специализации принимать участие в разных проектах по своему профилю, что, вне всяких сомнений, увеличивает глубину его компетенций.

На фоне этого процесса удивительным выглядит прошлогоднее решение российских законодателей о запрете лизинга персонала – желание «обелить» рынок услуг по бебиситтерству и прочим видам самозанятости лишает российских венчуростроителей возможностей, открываемых главным мировым трендом в технологиях управления персоналом.

Наконец, разным видам технологий нужны не только разное оборудование и разные инженеры, но и разные типы помещений и разная инженерная инфраструктура. За последние десять лет в мире выросла целая плеяда технологически специализированных девелоперских компаний. В их штате вместе с архитекторами и проектировщиками работают эксперты из соответствующих индустрий (биотехнологий, микроэлектроники и т. д.), которые знают, какие именно условия необходимы для их типа технологического процесса, как развивается профессиональное оборудование и какие требования его развитие выставляет к помещениям.

Сегодня такие девелоперы не только качественно выполняют задачи крупных заказчиков (корпораций, R&D-центров и университетов), но и самостоятельно инвестируют в создание специализированной инфраструктуры в конкретных точках – под еще-не-созданные предпринимателями группы технологических стартапов. Решения об инвестициях с таким уровнем риска, который выходит далеко за привычно допустимые для девелоперского бизнеса параметры, эти компании принимают только в связке с венчуростроителями. Именно последние – в силу серийности своей деятельности – могут дать реалистичные гарантии наполнения и экономически эффективного использования новых, жестко специализированных помещений.

Большинство такого рода сервисных бизнесов являются высококапиталоемкими, поэтому в одной конкретной точке чрезвычайно сложно сосредоточить инфраструктуру одновременно для нескольких новых технологических пакетов. Грубо говоря, сегодня стоимость «инфраструктурного пакета» в любом из направлений развития новой промышленной революции такова, что один кластер может позволить себе поставить только один такой полноценный пакет. Для венчуростроителей специализация локальных экосистем задает географию их деятельности: стартапы в сфере гибкой электроники имеет смысл серийно создавать в Европе – в Эйндховене и Кембридже и в России – в Троицке, а, например, в сфере регенеративной медицины – в Лёвене, Берлине и Новосибирске.

Описанные выше принципы позволяют серийным предпринимателям относиться к своей работе как к любому другому производственному процессу: чем быстрее и дешевле будет произведена компания, тем больше объем возможной прибыли предприниматель получит при ее продаже. Механизм «тотального разделения труда» позволяет регулировать стоимость и в необходимой степени влиять на скорость конвейера по созданию технологических стартапов.

Причина этого понятна: именно инвестору доверяют последнее слово в решении о том, в какой мере достойна принять капитал та или иная проектная идея.

Эта модель разделения ответственности предполагает, что инвестор способен за счет своего опыта отделить действительно стоящие предложения от нереалистичных прожектов. На нем же лежит и задача оценки команды проекта, бизнес-модели, потенциала рынков и т. д. Фактически ему делегируется львиная доля предпринимательской работы. В конце концов спасение утопающих (вкладывающих деньги) – дело рук самих утопающих (инвесторов).

Традиционные инвесторы – в силу такой нагрузки – нанимают штат бизнес-аналитиков и финансистов-инвестиционщиков с дипломом MBA в бэкграунде. Те, в свою очередь, заваливают стартаперов шаблонами документов, необходимых к заполнению, нанимают консультантов по отдельным рынкам и технологиям, готовят многостраничные бизнес-планы и выносят их на утверждение советов директоров своих инвестиционных/венчурных фондов.

Эксперты и контролеры часто задают вопрос: а стоит ли такая результативность работы – 3% в год – затрат на management fee, то есть до 20% от общего объема капитала фонда за семилетний период его существования? Инвестор может ответить только одним – успешными продажами проинвестированных компаний и объемом прибыли в момент закрытия фонда.

Вопросы, которые стоят перед венчуростроителем, вкладывающим в создаваемые им компании как собственные, так и привлеченные инвестиции, – в другом. Не глупо ли в стартовой точке создания нового бизнеса делать «волевую ставку» и определяться по всем ключевым технологическим развилкам? Тем более что их прохождение – в ситуации смены технологических платформ и избыточности кандидатных решений – составляет суть его, венчуростроителя, работы.

Зачем тратить время на подготовку томов расчетов и графиков, если реальные знания об экономических показателях конкретного инженерного решения и о масштабах еще не сформированного потребления можно извлечь только в процессе строительства бизнеса? Наконец, как должно быть устроено венчуростроительное инвестирование, чтобы его принципы позволяли регулировать темп и амплитуду объемов вкладываемого капитала – вплоть до процедуры «замораживания-размораживания» стартапов в зависимости от фактической скорости строительства конкретной компании?

Такое представление о предпринимательской работе вкупе с серийностью процесса позволяет венчуростроителям кардинальным образом перестроить сложившиеся ранее инвестиционные практики. Чаще всего серийные предприниматели стараются разделить крупные инвестиции в материальную инфраструктуру (оборудование и специализированные помещения) от инвестиций в пакеты интеллектуальной собственности и инвестиции в продуктовые стартапы. Это разделение позволяет им, с одной стороны, разорвать прямую зависимость успешности капитальных вложений от успешности конкретных стартапов, а с другой – повысить эффективность использования капиталоемкого оборудования за счет такого его подбора, который дает возможность его использования одновременно в нескольких создаваемых предпринимателем бизнесах.Зачем тратить время на подготовку томов расчетов и графиков, если реальные знания об экономических показателях конкретного инженерного решения и о масштабах еще не сформированного потребления можно извлечь только в процессе строительства бизнеса? Наконец, как должно быть устроено венчуростроительное инвестирование, чтобы его принципы позволяли регулировать темп и амплитуду объемов вкладываемого капитала – вплоть до процедуры «замораживания-размораживания» стартапов в зависимости от фактической скорости строительства конкретной компании?

В каждый следующий момент работы по созданию компании исходный запас капитала уменьшается, и ключевым вопросом является – успеет ли предприниматель построить действующую компанию, то есть компанию, самостоятельно воспроизводящую ресурс для своего функционирования, за то ограниченное время, на которое у него хватит имеющегося запаса ресурсов. Лимит времени «разынвестирования» – вот с чем имеет дело предприниматель.

Такое представление о предпринимательской работе вкупе с серийностью процесса позволяет венчуростроителям кардинальным образом перестроить сложившиеся ранее инвестиционные практики. Чаще всего серийные предприниматели стараются разделить крупные инвестиции в материальную инфраструктуру (оборудование и специализированные помещения) от инвестиций в пакеты интеллектуальной собственности и инвестиции в продуктовые стартапы. Это разделение позволяет им, с одной стороны, разорвать прямую зависимость успешности капитальных вложений от успешности конкретных стартапов, а с другой – повысить эффективность использования капиталоемкого оборудования за счет такого его подбора, который дает возможность его использования одновременно в нескольких создаваемых предпринимателем бизнесах.

Для портфельного инвестора такой подход к инвестированию принципиально невозможен. Даже если он вкладывается в несколько компаний сразу, они должны быть – по логике диверсификации финансовых рисков – не связаны друг с другом.

Он инвестирует всегда в отдельного предпринимателя, который, в свою очередь, строит лишь один бизнес. А значит, непопадание предпринимателя в лимит времени «рызынвестирования» означает списание потраченных ресурсов в лучшем случае с компенсацией инвестору небольшой их части за счет распродажи материальных следов проекта на вторичном рынке.
Примеров таких ситуаций множество. В силу этого на сегодняшний день традиционные инвесторы в основном выступают по отношению к серийным предпринимателям в позиции одного из типов покупателей производимых ими компаний – наряду с крупными корпорациями.

Этот типовой разговор возвращает нас к ключевой мысли настоящей статьи, которая является ее красной нитью, – к тезису об экономическом развитии за счет углубления технологического разделения труда. На уровне интуиции он понятен и принимается большинством внимательных к экономической реальности наблюдателей. Однако как только мы этот же принцип переносим из сферы материального производства в сферу интеллектуальных процессов – на производство знаний, интуиция дает сбой.

В начале статьи мы упоминали работу, которую проделали основатели современного менеджмента Фредерик Тейлор и Генри Гантт, разделив ранее слитую воедино деятельность руководителя фабрики на 8 отдельных специализированных управленческих позиций. Эта работа впоследствии позволила создать на несколько порядков более сложные системы управления – транснациональные корпорации. До момента кардинального увеличения глубины разделения интеллектуального управленческого труда это нельзя было не только реализовать, но и даже предсказать. И конечно, не был бы возможен тот рост уровня производительности управленческих систем, который позволил экономике XX века развиваться с ранее непредставимыми темпами.

Мы утверждаем, что в XXI веке та же участь специализации и технологизации постигнет и предпринимательство, по крайней мере то его содержание, которое позволяет технологично и серийно – то есть устойчиво, повторяемо, с повышающимся уровнем качества – создавать новые технологические компании. В разных регионах мира мы можем видеть образцы такой работы. Мы можем выделить уже сложившиеся нормы венчуростроительства – некоторые из них мы описали в этой статье.

Нет сомнений, что серийное предпринимательство задает новый формат экономического развития – по аналогии с главным изобретением прошлого века мы назвали его «конвейером по производству инноваций». Становление любой новой деятельности занимает несколько десятилетий – не меньшее время потребуется и серийному технологическому предпринимательству, чтобы стать массовой деятельностью, доступной – за счет разделения труда и специализации – многим миллионам людей в мире.

Прежние места работы и должности: советник Полномочного представителя Президента РФ в Приволжском федеральном округе по вопросам стратегического развития; заместитель генерального директора по стратегическому развитию – директор Дирекции по научно-техническому комплексу Государственной корпорации по атомной энергии «Росатом»; советник Министра образования и науки Российской Федерации; заведующий кафедрой «Стратегическое планирование и методология управления» НИЯУ «МИФИ»; заместитель директора Института философии РАН.

Среди достижений: на протяжении многих лет является экспертом и консультантом по вопросам пространственного развития, региональной и промышленной политики, инновационной деятельности и подготовки кадров; является основателем Школы культурной политики; награжден Нагрудным знаком «Академик И.В. Курчатов» II степени, Нагрудным знаком «Е.П. Славский», Медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени; является автором более 200 публикаций.

Ковалевич Денис Александрович

Генеральный директор Нанотехнологического Центра «Техноспарк» (Троицк)

Предприниматель, член межведомственной комиссии по технологическому развитию Совета при Президенте по модернизации экономики и инновациям, член советов директоров ульяновского, томского и новосибирского нанотехнологических центров; координатор национальной технологической платформы «Радиационные технологии».

Прежние места работы и должности: исполнительный директор Кластера Ядерных технологий Фонда «Сколково»; директор по стратегии и инновациям Государственной корпорации по атомной энергии «Росатом; заместитель генерального директора по развитию и инвестициям Территориальной генерирующей компании N5 .

Среди достижений: запуск серии стартапов и спинофов из атомной отрасли по новым применениям ядерных, радиационных и лазерных технологий в медицине, электронике и промышленности; создание механизмов организационного развития группы пилотных региональных инновационных кластеров; разработка государственной программы инновационного развития атомной отрасли и международного доклада по форсайту радиационных технологий; подготовка проекта локализации в России глобальной технологической компании.

Построить успешную технологическую компанию, использующую новые инженерные изобретения, и суметь ее продать — в реальной жизни такая кропотливая работа занимает годы и требует немало затрат. А можно ли всего за несколько часов понять, как устроен этот путь и оценить свою готовность к созданию нового технологического бизнеса? Можно, считает Денис Ковалевич, акционер и CEO Троицкого наноцентра «Техноспарк», по итогам 2016 года ставшего лучшим в Национальном рейтинге технопарков. Он рассказал ITMO.NEWS, как даже студенты первых курсов смогут попробовать себя в создании новой индустрии с нуля, чем будет заниматься первый в России межвузовский венчуростроительный наноцентр и почему создавать 150 высокотехнологичных компаний в год — вполне реально.

Денис Ковалевич, акционер и CEO Троицкого наноцентра «Техноспарк»

Уже 21 и 22 февраля в Университете ИТМО акционеры и руководители наноцентров проведут набор в клуб межвузовского венчуростроительного наноцентра. Мероприятие пройдет в формате деловой игры «Построй компанию. Продай компанию» — из простейших материалов студенты создадут собственное изобретение и построят компанию, которую затем попробуют продать. Сценаристом игры является акционер и руководитель Троицкого наноцентра «Техноспарк» Денис Ковалевич.

Денис, расскажите, пожалуйста, как создавалась игра, и к чему уже в следующий вторник готовиться тем, кто рискнет поучаствовать и попробовать построить собственную компанию?

Игру «Построй компанию. Продай компанию» мы создали в начале прошлого года. Ее главная цель — научить нас анализировать собственные способности и способы мышления, оценить, годятся они или нет для технологического предпринимательства. Мы специально выбрали форму игры, потому что именно игра позволяет на относительно безопасном материале прожить тот опыт, который в реальной жизни стоит дорого, занимает годы и всегда имеет реальные последствия. В игре же это все компенсируется и сжимается в сверхкороткий промежуток.

После того, как игра была разработана в такой версии, мы адаптировали ее для студентов, чтобы молодые ребята смогли тоже попробовать себя, поучаствовать в процессе создания новой индустрии. Отмечу, что это и является сутью игры — создание новой индустрии с нуля и возможность попробовать себя внутри этой индустрии в разных качествах. Например, участники смогут побыть предпринимателями, которые создают компании, а потом готовят их к продаже и продают, или занять другие позиции — например, инженеров, которые работают вместе с предпринимателями и создают новые разработки или производят технологические продукты.

Во второй половине прошлого года мы провели целую серию игр со студентами, и она показала предельно высокую эффективность. Игра нашла активный отклик у студентов, и многие, кто играл, попали в наш кадровый резерв. Когда они окончат университет и будут готовы начать работать в качестве предпринимателей вместе с нами, в наших технологических компаниях, мы будем открыты.

В течение игры руководители наноцентров планируют провести набор в клуб межвузовского венчуростроительного наноцентра. Что это за организация и чем она будет заниматься?

Решение о создании межвузовского венчуростроительного нанотехнологического центра было принято в прошлом году. «Межвузовский» в данном случае означает кооперацию между двумя партнерами — Санкт-Петербургским политехническим университетом и Университетом ИТМО. При этом в данной истории совершенно понятно, что где два — там и больше. Клуб в будущем открыт и для других вузов — как для петербургских, так и российских в целом. А эта игра, которая состоится в Университете ИТМО уже в ближайшее время, станет началом формирования клуба создаваемого наноцентра.

Что такое клуб и зачем он нужен? Это площадка, открытая для всех: и для первокурсников-бакалавров и для завершающих обучение магистров. Дело в том, что ребята смогут уже на этой стадии, во-первых, понять через игру больше про то, как действуют предприниматели и инженеры в бизнесе. Во-вторых, примерить на себя новую как для России, так и для мира модель серийного технологического предпринимательства, или венчуростроительства, как его более точно называют. В том случае, если примерка состоится, если «костюмчик подойдет» или же они поймут, что он сможет подойти им в будущем, они смогут остаться внутри этого клубного движения, которое мы запускаем, а после пойти дальше — делать шаги в конкретный бизнес.

Мы же, в свою очередь, готовы открыть часть нашей предпринимательской «кухни» для широкой аудитории: как действующие предприниматели рассказать, как мы создаем компании, какие технологии используем и так далее. Если ребята себя с этим ассоциируют, то мы просто говорим им: «Хорошо, есть способы стать частью этой работы».

Можно ли назвать такую форму диалога уникальной для нашей страны?

Я думаю, что это вообще первый предпринимательский клуб в России такого рода, первый клуб, созданный в связи с профессиональной деятельностью по серийному технологическому предпринимательству. Есть различные достаточно формальные окологосударственные объединения уже солидных бизнесменов, а наш клуб — это что-то прямо противоположное. Это площадка для разных ребят — может быть, они, еще учась в университете, делают какой-то бизнес, или они только думают об этом и не знают, с чего начать, может быть, это инженеры, которые работают внутри таких предпринимательских проектов, а не внутри крупных государственных структур или корпораций. И теперь у них появляется место, где они смогут общаться, получать уникальный и пока малодоступный опыт построения собственной технологической компании, который появляется у людей с годами, как говорится, на кончиках пальцев.

Что касается предпринимательской «кухни» и современного состояния системы российских наноцентров… В декабре прошлого года Ассоциация кластеров и технопарков подвела итоги II Национального рейтинга технопарков в России. Было рассмотрено более 100 технопарков по стране, после которых отобраны 25 лучших, а лидером рейтинга в итоге стал Троицкий наноцентр « Техноспарк » . Благодаря чему удалось добиться успеха?

Денис Ковалевич - предприниматель и генеральный директор Троицкого нанотехнологического центра «Техноспарк», запускающего десятки новых технологических стартапов каждый год, - рассказал «Снобу», за что крупные корпорации платят строителям новых компаний, почему важно уметь копировать и что было у инженеров 19-го века, чего недостает инженерам сегодняшним

Ɔ. Мы общаемся с вами на площадке одной из ваших компаний, непосредственно на производстве. И вокруг нас все эти установки, которые появились благодаря таланту инженеров. И у меня вопрос: какой он — сегодняшний инженер?

Я думаю, большинство людей считают, что инженер — это гений, призванный изобрести одну уникальную вещь, которая будет лучшая в мире. Такое представление об инженере имеет длинную историю и своих героев, таких как, например, Леонардо да Винчи. Для меня как для предпринимателя ключевая роль инженера в том, чтобы создавать все более и более экономные технологии и решения, ежедневно снижая объем потребляемых в технологических процессах ресурсов, затрачиваемого времени и, значит, удешевляя продукт. Я недавно схлестнулся на этом вопросе со школьными педагогами — это случилось, скорее всего, потому, что любой учитель мечтает выпустить нобелевского лауреата. А не того, кто будет кропотливо работать над производительностью труда. В этом смысле для меня инженер — это тот, кто работает у Форда.

Ɔ. И придумывает конвейер.

И придумывает, как сделать автомобиль за 300 долларов, в то время как на рынке в начале 20-го века есть машины только за 3000 и в количестве несколько тысяч штук в год. На третий год после пуска конвейера Форд произвел миллион машин. И мы с вами имеем возможность покупать машину только потому, что Форд сделал эту предпринимательскую революцию в технологии автомобилестроения.

Ɔ. То есть нужен человек, который должен совмещать умение конструировать с экономическим знанием.

В 19-м веке инженеры в России гораздо лучше понимали то, что я сейчас говорю, чем сегодняшние инженеры, сформированные в советской системе. Потому что инженеры тогда работали в партнерстве с предпринимателями. Вместе они построили промышленность дореволюционной России — одну из наиболее развитых в мире на тот момент. А затем это партнерство распалось.

Я семь лет посвятил работе в госкорпорации «Росатом», в институтах которой работает больше 20 тысяч человек. Это ученые и инженеры, которые умеют очень хорошо делать уникальные вещи, но которым чрезвычайно сложно даются задачи удешевления продукта и повышения производительности труда.

Ɔ. Вообще на мировом рынке говорят: хочешь получить уникальную вещь — обратись к русским, хочешь получить много одинаковых вещей — обратись к кому угодно, только не к русским. Что такое в вашем понимании предпринимательство в России?

Мои родители — это исходно два физика-атомщика, которые в начале 90-х годов ушли в предпринимательство.

Елена Николаева Фото: Татьяна Хессо

Ɔ. И у меня. Физики-математики. Мама теперь в банковской сфере, папа был предпринимателем. И когда папа ушел в предпринимательство, бывшие коллеги по НИИ говорили...

Коммерс, торгаш.

Ɔ. Торгаш, да.

Такое отношение к предпринимательству — это стандарт общества, в котором мы сейчас живем. Но одновременно существует совсем другое отношение, потому что все мы знаем Генри Форда, Стива Джобса, Илона Маска. И даже те, кто критикуют предпринимателей, называя их «коммерс» и «торгаш», к этим людям относятся с уважением. В этом смысле общество живет в состоянии непрекращающейся шизофрении.

Ɔ. Однако замечу, что спустя четверть века многие физики возвращаются к науке.

Да, но в основном уже в другой роли. Мои родители вернулись в технологическую деятельность, но уже в предпринимательской позиции. На мой взгляд, мы сегодня только-только начинаем видеть ростки того, что вообще-то называется технологическим бизнесом. После разрыва плановых производственных цепочек СССР первая волна предпринимателей собирала их заново, они за счет посредническо-восстановительного типа предпринимательства становились владельцами предприятий, формировали крупные индустриальные конгломераты. И только последние годы стали появляться новые технологические компании, которые зарабатывают не на старых активах, а на том, что делают свой продукт или услугу быстрее и лучше, чем кто-либо в стране или в мире. Вот мы здесь, в «Техноспарке», пробуем такую операцию осуществить с самим процессом создания стартапов. Мы пытаемся строить стартапы дешевле и быстрее, чем кто-либо другой.

Ɔ. Вы фактически акселератор?

Нет, мы — бизнес по строительству бизнесов. Мы — это партнерство между группой частных предпринимателей, одним из которых я являюсь, и Фондом инфраструктурных и образовательных программ (входит в Группу «РОСНАНО»). В «Техноспарке» ответственность за бизнес лежит на частных партнерах. Сейчас вы находитесь на территории частного предпринимательства. И здесь около 100 компаний, созданных с нуля за последние 4 года. То есть в год мы начинаем строить 20-25 новых компаний.

Денис Ковалевич Фото: Татьяна Хессо

Ɔ. По какому принципу вы их открываете?

Пять лет назад здесь было поле одуванчиков. Мы его начали обустраивать с нуля. Первые год-полтора существенную часть новых компаний — процентов 30-40 — мы создавали вместе с троицкими предпринимателями, которые когда-то были инженерами и учеными в наших институтах. Условно, назовем это спин-оффы из НИИ. К концу четвертого года работы процент таких компаний в нашем портфеле снизился примерно до 10%.

Ɔ. То есть это были инженеры, которые уже начали коммерциализировать свой продукт.

Да. Например, наш партнер на рынке медицинских и индустриальных лазеров — Троицкая компания «Оптосистемы», созданная Сергеем Вартапетовым — одним из лучших лазерщиков страны. Когда мы начали с ней партнерство, она уже поставляла 50% офтальмологических лазеров в российские клиники. Вместе мы сделали фемтосекундный лазер нового поколения, который позволяет делать операцию глаза без повреждений внешних слоев роговицы. Такая технология есть только у двух-трех компаний в мире.

Ɔ. И вот тут возникает вопрос. Как ученый, разработчик становится предпринимателем. Что с ним происходит в этот момент?

Происходят минимум две вещи. Первое — он отчуждает от себя то, что он разработал, технологию, передает это в компанию и перестает относиться к этой технологии как к своей. Конкретная технология — это всегда сменный элемент внутри бизнеса. Второе — это переход от желания сделать что-то уникальное к тому, что твоя разработка станет приносить прибыль, только если ты будешь непрерывно повышать производительность труда, то есть снижать себестоимость этого продукта.

Ɔ. Этому можно научиться?

Вопрос на философском языке звучит так: может ли кто-то передать кому-либо иную, чем у него уже сложилась, картину мира?

Ɔ. Когда мы с вами смотрим фильм, мы так или иначе принимаем режиссерскую картину мира.

Это правда. Кстати, вклад Голливуда в становление предпринимательства в США как признаваемого вида деятельности с презумпцией, что предприниматель — ключевой движок экономики — гигантский. У нас же в стране консенсус пока в обратном: любой предприниматель, особенно работающий в партнерстве с государственными компаниями или институтами, — это потенциальный подозреваемый.

Денис Ковачевич, Елена Николаева Фото: Татьяна Хессо

Ɔ. То есть процесс изменения общественного мнения рукотворный. Называется пропаганда?

На мой взгляд, смыслы и картины мира гораздо лучше передаются через семьи. Например, если бы миллион человек в нашей стране за прошлый век оставили своим потомкам предпринимательские капиталы, семейные бизнесы или просто опыт такой работы, то и отношение к вкладу предпринимателей в национальное благосостояние было бы совершенно другим.

Ɔ. У нас вроде есть бизнесы в стране — может, вопрос с преемственностью в них сложный, но так или иначе он на повестке.

Это в большинстве своем пока структуры, неотделимые от своих создателей — они предельно завязаны на них. Те, кто пытаются сделать из этих структур настоящие компании, то есть бизнесы, способные работать без своих основателей, сталкиваются с гигантскими проблемами. Плюс в большинстве компаний настолько устаревшие технологии, что дешевле построить новое, чем модернизировать старое. Знаете, как говорит один мой старший друг, укол в протез не поможет.

Ɔ. Каким образом формировались другие стартапы «Техноспарка»?

Вторая треть компаний — это копирование. Я не знаю, как вы, а я считаю, что умение копировать — это одно из самых высочайших умений из всех, которые только могут быть.

Ɔ. Воруй как художник.

Главное — не чтобы идея была «своя», а чтобы она была уместна. Вопрос «чья она?» для предпринимателя никакого значения не имеет. Вот, например, мы запустили компанию по логистическим роботам в 2014 году, после того как увидели, что этот рынок начинает раскрываться. Мы увидели, что компанию, которая разрабатывала и начала производить подобных роботов, купил «Амазон» почти за 800 миллионов долларов.

Ɔ. И у них роботы небольшой грузоподъемности.

Да. В нашей компании разрабатываются две линейки роботов. Одна — тяжелые, которые держат полторы тонны, — их поставки начнутся уже через год. А вторая до 300 кг. Ситуация состоит в том, что сегодня и «Амазон», и другие ретейлеры теряют миллиарды долларов в год на хранении товаров. Единственный способ сократить эти потери — перестроить склады, поставив на них роботов. Мы основали эту компанию, потому что точно поняли, что в мире существует по крайней мере 5, 6, может быть, 10 мест для таких бизнесов. И начали делать компанию по разработке и производству роботов с нуля.

Денис Ковалевич Фото: Татьяна Хессо

Ɔ. Есть ли смысл делать с нуля? Вы не смотрели, что уже существует на рынке?

С нуля, это значит — с решения, что компания будет делать такого логистического робота, который может достичь относительно низкой себестоимости и которого можно производить в количестве десятки тысяч штук в год и больше. Потому что, если ты делаешь робота, которого можно производить в количестве 1000 в год, он никому не нужен. И еще робот должен быть сконструирован так, чтобы его части можно было производить на действующих в России и в мире производственных мощностях. Иначе понадобятся дополнительные инвестиции в производственные активы и продукт опять станет слишком дорогим. Плюс у нас есть отдельная компания, которая занимается интеграцией разных роботов в складские решения.

Ɔ. Должна быть и третья часть. У вас должен быть инжиниринг, сервис по всему миру?

100 процентов. Но в предпринимательстве важно не только что-то не упустить, но и не начать слишком рано. Сейчас инжиниринг и сервис — это ответственность компании, которая занимается складскими решениями. Как только ситуация созреет, мы выделим обслуживание и сервис роботов в отдельный вид бизнеса.

Ɔ. Что же тогда представляют собой последний тип компаний в «Техноспарке»?

Последние 30% — это наши собственные смелые гипотезы о том, какие технологические бизнесы имеет смысл строить.

Ɔ. Каким образом вы определили сферы внимания? Откуда у вас появляется гипотеза о востребованных бизнесах в будущем?

В генерации гипотез никакой проблемы нет — у всех, кто что-то делает, идей о новых бизнесах всегда с избытком. Сложность в том чтобы вовремя их реализовать. Английский экономист Уильям Джевонс 140 лет назад написал, что предприниматель осуществляет un-investment, то есть по-русски разинвестирование. И он также говорил, что у каждого предпринимателя есть лимит времени на это самое разинвестирование. Либо ты успел реализовать шанс — за ограниченное время и с использованием ограниченного объема капитала, — либо не успел. Предприниматель — это тот, кто своим трудом отвечает на вопрос, что сегодня экономически осмысленно, уместно делать. В каком-то смысле именно за ответ на этот вопрос платят крупные и средние технологические корпорации, когда покупают молодые стартапы. Кстати, в 2017 году впервые доля покупок молодых технологических стартапов в глобальном объеме сделок по слияниям и поглощениям превысила 50%. Еще в 2012 году их было 25%. А в 90-х годах были единицы процентов.

Елена Николаева Фото: Татьяна Хессо

Ɔ. С чем это связано?

Грубо говоря, предпринимательство разделилось на две части — на работу по выращиванию компаний с нуля до момента их объективной готовности к продаже и на работу по росту и «эксплуатации» уже созданных компаний. Сегодня приличные глобальные компании предпочитают не нанимать нового вице-президента и не создавать внутри себя новое подразделение, чтобы начать новое направление. Они дают команду своему корпоративному венчурному фонду начать покупать на таком-то рынке такое-то количество стартапов в год.

Ɔ. Насколько Россия вписывается в мировую статистику?

Доля России в этом разделе мировой статистики пока почти незаметна. За предыдущие три года, с 2014-го по 2016-й, вся сеть нанотехнологических центров, одним из которых является «Техноспарк», продала около 30 компаний — молодых стартапов. При этом мы занимаемся только хард-вейром - это понятно из нашего статуса «нанотехнологического центра». Если мы и занимаемся софтом, то только интегрированным в «железо». И эти 30 компаний за три года — это почти 75% всего российского рынка продаж стартапов в material-based-индустриях. Еще примерно столько же было продано айтишных стартапов.

Ɔ. Однако движение идет. Это постановление правительства открыть венчурные корпоративные фонды так подействовало?

Пока еще не подействовало, но, надеюсь, это случится. Сейчас у нас три типа покупателей. Первый — это российские private equity фонды, вкладывающие инвестиции в масштабирование бизнеса созданных нами стартапов. Второй — иностранные компании, локализующиеся на российском рынке, для которых такая практика уже часть их деловой культуры. И третий тип — предприниматели, с которыми мы когда-то создали совместные компании и которые выкупают нашу долю.

Ɔ. Какие у вас здесь еще есть яркие проекты?

Позади вас работают установки, в которых растут искусственные алмазы. Эти установки не только одни из самых качественных в мире, но и одни из самых быстрых и дешевых — в силу наших и партнеров вложений в повышение производительности и скорости их работы.

Ɔ. Где используется искусственные алмазы?

Например, в специальной оптике. Там, где стекла не выдерживают мощности, например, лазерного излучения, и нужно менять стекло на более прочный материал. Материал, который можно сделать прозрачным, — это алмаз. На выходе из установки он черного цвета, а отполированный с точностью до 2 нанометров шероховатости становится прозрачным. Такой промышленный продукт. Другой пример — наша компания, выпускающая системы накопления и хранения электроэнергии.

Ɔ. В сфере альтернативной энергетики?

Пока российский рынок интегрированной в поверхности фотовольтаики отстает от темпов развития систем накопления, но в итоге да, будет фотовольтаическая крыша, фасад, окно, которые днем собирают солнечную энергию, батарея запасает ее, а по вечерам выдает и включает вашу стиральную машину в автоматическом режиме.

Ɔ. У вас большой разброс направлений деятельности.

Да. Мы также строим, например, группу компаний в области генетики. Генетика в мировой медицине сегодня — это, в первую очередь, уточнение плана лечения. Стандартная диагностика говорит пациенту: а) что у него рак; б) называет конкретный орган. И все. Но ведь за этим диагнозом стоят десятки разных типов заболеваний под общим именем «рак», и при этом уже существуют сотни лекарств, которые способны побороть его — но не любой, а конкретный вид рака. Во всем мире генетические контрактные компании получают от врачей результаты обследования на традиционном медицинском оборудовании и образец ДНК пациента, а обратно отдают его расшифровку. И врач на основании этого подбирает конкретный препарат, который подействует.

Ɔ. Насколько такое взаимодействие интегрировано в систему здравоохранения?

Почти никак. Это же существенная смена структуры разделения труда на медицинском рынке плюс переподготовка врачей. Немногие врачи сегодня умеют работать с информацией, которую могут получить от генетиков.

Ɔ. Кто должен настраивать звенья? Что может и должен сделать такой структурный игрок, как государство?

Мой ответ покажется вам банальным. Главное — не мешать развитию генетики и работе генетиков с медиками.

Ɔ. Простите, но мне кажется, что неправильно вставать в такую позицию. Государство все-таки должно выполнить свою часть работы: настроить инфраструктуру, убрать цепочки посредников, устранить несуразность и вольные трактовки законов. Вам так не кажется?

Да, вы правы, конечно. И в переподготовке персонала тоже может поучаствовать.

Ɔ. Вы и Фонд инфраструктурных и образовательных программ как-то влияете на обучение в школах? Чтобы оттуда выходили специалисты под новые технологии?

Вы очень точно задали вопрос, потому что мы работаем в первую очередь с школьниками, а не со студентами. Поскольку строительство любой новой компании в наших сферах занимает 10-15 лет — это наш операционный горизонт планирования, — то вопрос, кто через 10-15 лет будет здесь работать, для нас является также очень конкретным. Это те ребята, что сейчас учатся в пятом-восьмом классе школы.

Ɔ. Каким образом вы с ними взаимодействуете?

Мы не Министерство образования и не можем менять систему. Мы достраиваем рядом со школами блок дополнительной подготовки. Через наши площадки здесь и центре города проходят две тысячи детей каждый год. Экскурсии, мастер-классы, вовлекающие шоу, летние школы, даже проектная работа.

Ɔ. Чему учите?

Конечно, знакомим детей с технологиями, которыми сами занимаемся. Но главное, мы пробуем передать школьникам «чувство труда» — умение трудиться с высокой производительностью каждый день. К сожалению, уровень девальвации отношения к долгому и повторяемому труду катастрофический. Это более масштабная проблема, чем поиск рынков, капитала или чего-то еще. Мы учим школьников доводить начатое дело до конца, прививаем навыки экономии ресурсов.

Ɔ. России в целом имеет смысл концентрироваться на чем-то конкретном или нужно идти во все области сразу?

Это краеугольный вопрос. Моя точка зрения как предпринимателя — максимальная специализация. Делать имеет смысл только то, что ты — хотя бы потенциально — сможешь делать более экономно и производительно, чем другие.

Ɔ. Например?

Во всех направлениях, которыми занимается «Техноспарк», мы видим такую возможность — кратного увеличения производительности и за счет раскрытия новых рынков. Старые отрасли не помогут экономике страны вырасти, нужны новые. Я думаю, есть шанс, что спустя 100 лет после революции экономика нашей страны восстановит свое движение в сторону работы на глобальных рынках, а не скатится в очередную автаркию. А технологические предприниматели своими действиями «выберут» эти самые новые индустрии — в этом их главная роль в экономике, на мой взгляд. Понимаете, я смогу заработать только если правильно отвечу на вопрос «что делать?». Это моя функция как предпринимателя и одновременно моя мотивация.
Ɔ.